Собачья жизнь и другие рассказы

.

Ромео

Редкая эпоха благоприятствует влюблённым, собственно говоря,  ни одна им не благоприятствует. Вечный Ромео и Вечная Юлия скитаются по свету; только балконы меняются да няню­шек становится меньше, а злобы людской — гораздо больше. За окном по тёмной улице блуждает ревущий раскалённый танк. Ищет свою колонну.

Это, конечно, не мешает влюблённым; их либо не разбу­дишь, либо не заставишь уснуть. Они жмутся друг к другу на тесном ложе; от этого, естественно, и стеснение у них в груди.

Одна чешская, не в меру синеглазая Юлинька из старого пражского рода оптовых торговцев копчёностями, некая Медвидкова, нашла себе в нескладные годы протектората смугло­ватого Ромео на чуть смешных журавлиных ногах, с наивной, хотя и еврейской головой. Выбрала его Юлинька добровольно и безоговорочно. Сказала себе — он будет мой, а уж чего Мед-видковы захотят, того добьются. Юлинька полюбила Ромео за робость и за неё же горько упрекала его долгими взглядами, которые могли означать не только упрёк, но и многое другое. Им не было ещё восемнадцати, даже семнадцати лет. Кто-то зажёг их любовь, как свечу на заброшенном кладбище, и её ласковый огонёк теплился в дождливой ветреной темноте, осве­щая могилы мягким жёлтым светом. Это был единственный дозволенный свет в годы затемнения — и не столько дозволен­ный, сколько умалчиваемый. Некстати было поминать клад­бище в распоряжениях властей.

— Нет, нет, Тонда, прошу тебя, нет, — шептала Юлинька.
— Пожалуйста, Тоник, будь умницей, не надо, ладно?

И вдруг одним рывком, в котором воплотилась вся извечная женственность, она приподнялась, подставляя молнию к его губам. Запрокинув светлую славянскую головку, со словами: «Нет, нет, прошу тебя, нет...» — Юлинька ожидала прибли­жающуюся сладостную бурю. Ей хотелось, чтобы её перенесли через порог и бросили на ложе. Втайне она надеялась и на не­прочность маминого шёлкового белья. У неё была чудесная мама.

— Юлинька,— сказал Ромео, который не ел как следует уже
три дня, а может, и три года, — я так люблю тебя. Понимаешь?
Ужасно. Просто ужасно.

Потом он сел. И сидя заснул.

Бледное осеннее утро застало их на белой кровати, чуточку, совсем чуточку измятой. Юлинька всё ещё была в своём празд­ничном платье из самого чёрного бархата, у Ромео был небреж­но распущен галстук, а пиджак висел на вешалке. Они разго­варивали о мебели, какая она была бы, если б была...

Всю войну сколько плакала Юлинька оттого, что Тонда её не хотел, и почему он её не хотел, и как это могло случиться, что он её тогда не хотел. Она смотрелась в зеркало и в конце концов всегда улыбалась — так она себе нравилась.

Она собиралась попробовать это с другим, проверить, есть ли в ней то, что привлекает мужчин, но не решилась и прождала Тонду целых семь лет. А потом, в двадцать пять лет, вышла за­муж за фармацевта, который был также пловцом-спортсменом.