Загадка доктора Хауса – человека и сериала

Из книги:

А БОГ  ХРОМАЕТ?

Джеймс Гилмер

В западной цивилизации, особенно в американской, существует своеобразное отношение к боли. Может быть, мы обязаны этим иудейско-христианской идее терпения, что считается благом для ду­ши, с изрядной долей пуританской нравственности: страдания Адама и Евы, которые впали в немилость после грехопадения, и все такое. Помимо этого в американской культуре существует интересное пред­ставление о медиках: врачей изображают авторитарными личностями, которые знают все, которые с каменным выражением лица сеют бо­гоподобную мудрость и лечат отважных больных, а те, стиснув зубы и вцепившись в кровать, терпят любой одолевающий их недуг.

И вдруг нам показывают доктора Грегори Хауса — гения, решающе­го медицинские загадки и жующего викодин, — воистину струя свеже­го воздуха в затхлом жанре медицинской драмы. Хаус снимает боль викодином — под этим названием поступает в продажу соединение гидрокодона с ацетаминофеном. Гидрокодон — вещество, снимающее

напряжение, которое относится к группе полусинтетических опиатов, производных кодеина и тебаина.

Почему же в нашем обществе, где облегчить страдания можно лишь протянув руку к домашней аптечке (как утверждает реклама), это лекарство представлено таким монстром? Что страшного в том, что Хаус, которому, похоже, этот наркотик помогает, принимает его, чтобы нормально жить и делать свою работу? Почему его лучший друг постоянно пытается уговорить его попробовать другие способы лечения? Почему этот друг, онколог, который в своей практике по­стоянно сам сталкивается с болью у раковых больных, все время бо­рется с Хаусом из-за того, что тот принимает викодин? Не является ли Хаус со своим умом и знаниями еще одним врачом с комплексом бога, хромым богом в политеистическом пантеоне, богом, страдаю­щим от человеческих недугов и все-таки возвышающимся над об­ществом, или же он просто очень умный врач, который страдает от ужасных мучений?

доктор ХАУС:

Я сказал, что я наркоман. Я не говорил, что у ме­ня есть какая-то проблема («Детоксикация», 1-11).

Вряд ли поведение Хауса у постели больных, которое никак не назо­вешь участливым, идет им на пользу, но причина такого поведения — не викодин, как заметила бывшая подружка Хауса Стэйси. Так поче­му же всех так заботит, что Хаус принимает эти таблетки? Что такого в этом несильном наркотике?

Само слово наркотик имеет таинственную силу. Оно сразу вызы­вает у нас определенные представления, не так ли? В этом слове за­ключен отрицательный смысл — на ум приходят заведения, где можно купить наркотики, и наркоманы. А ведь наркотики ежедневно приме­няются в больницах США для лечения больных с хронической или острой болью.

Термин «наркотик» первоначально обозначал медикаменты, полу­чаемые из опиума, но в правовой практике США наркотиками призна­ны препараты, перечисленные в законе об обращении с контролируемыми веществами, даже если по химическому составу это вещество не относится к опиатам.

Викодин — лишь одно из торговых названий гидрокодона, который поступает в продажу и под другими названиями и является самым из­вестным и широко распространенным наркотическим анальгетиком, продаваемым по рецепту. Тот, у кого нет хронических болей, приняв этот препарат, испытает то, что обычно называют «кайф», потому что он вызывает эйфорию (один из его побочных эффектов), а также сни­мает напряжение, беспокойство и агрессию.

Похоже ли это на Хауса? Можно сказать, что он пребывает в посто­янном состоянии эйфории? Да, есть еще один нюанс: дело в том, что у таких хроников, как доктор Хаус, этот чудесный препарат не вызывает кайфа. Если бы они принимали его в дозах, превышающих уровень, необходимый для снятия боли, может быть, такой эффект и был бы, но в рамках традиционного лечения, когда мы видим, что Хаус хромает и весь день у него на лице гримаса боли, не похоже, что он находится в состоянии эйфории.

Да, изредка показывают, как Хаус принимает наркотика больше, чем надо, чтобы снять боль, и получает определенный кайф, но мы также видим, что он воздерживается от приема препарата, когда занимается пациентом. (Помните эпизод, когда он собрался сделать себе инъек­цию морфия, но вдруг ему звонят из больницы? Он тут же откладыва­ет шприц и ковыляет, чтобы делать свою работу.)

доктор ХАУС:

Кого ты предпочтешь — врача, который держит тебя за руку, а ты при этом умираешь, или врача, кото­рый на тебя внимания не обращает, а ты идешь на поправку? Думаю, самое паршивое — это когда ты умираешь, а врач на тебя внимания не обращает. («Бритва Оккама», 1-3)

В сериале часто упоминается, что опиаты не избавляют от боли, они ее только заглушают. Все так, но пока Хаус не получил новую ногу, и заглушить боль неплохо.

Хроническая боль не постоянна. Она не остается на одном уровне, и то, что помогает одному больному, не годится другому. Может, всем

и не надо принимать опиатные анальгетики, как и каждому ребенку не надо бы глотать риталин.

Это и есть причина, называемая медицинской практикой: нет мо­ментального средства или волшебной таблетки, такой, чтобы принять один раз, и боль сразу исчезла бы без следа.

доктор ХАУС:

Я рискую; иногда пациенты умирают. Но если не ри­сковать, больных умрет еще больше; поэтому, ду­маю, моя беда в том, что у меня все в порядке с математикой. («Детоксикация», 1-11)

Дать умирающему марихуаны, чтобы облегчить боли в желудке? Да, Уилсон без проблем скрутит сигаретку для больного. Хоть и скрепя сердце, но все чаще допускают возможность использования наркоти­ков при лечении безнадежно больных или больных раком, или с глау­комой, или чем-то подобным. Но больным дают марихуану, у которой нет такой репутации, как у викодина, или морфия, или оксиконтина, иначе называемого «героином для быдла».

Подростки продают риталин, вызывающий кайф, своим однокласс­никам, и хотя определенная озабоченность высказывается, врачи не торопятся бросаться защищать тинэйджеров от риталина. Про дей­ствие риталина известно гораздо меньше, чем про викодин, но допод­линно известно, что прекращение приема риталина вызывает ломку, если происходит резко.

Большинство наркотиков влечет за собой ломку, если бросить их принимать. Это результат того, что ваш организм привыкает к препа­рату, а потом ему приходится приспосабливаться к тому, что нарко­тик больше не поступает. Да, эти симптомы не такие серьезные, как в случае с опиатами, но вся разница в степени, а не в характере ломки. Здравоохранение и широкая общественность только сейчас наконец-то начинают осознавать, что нет такого препарата, прием которого не был бы сопряжен с риском.

В любом взятом эпизоде «Доктора Хауса» вы увидите многообраз­ные и различные побочные эффекты, которые может вызвать у боль­ного неправильно назначенное лекарство. В сериале отлично пока­зано, как не тот препарат, принятый не в то время, может привести к летальному исходу. Команда медиков постоянно борется с побочными эффектами, вызванными медикаментами, которые прекрасно подхо­дят для лечения других заболеваний.

Посмотрите, как в сериале изображена реакция на боль, а еще лучше посмотрите, как люди из окружения Хауса реагируют на собственную боль. В сериях «Эйфория, часть 1» и «Эйфория, часть 2» (2-20 и 2-21) Форман оказывается в таком ужасном состоянии, что его жизни угро­жает... очень болезненная смерть. Спасти его можно, только выяснив, чем он заразился, находясь во время карантина с больным, умершим от неизвестной болезни.

Форман, вероятно, больше всего похож на тех врачей, которых мы привыкли видеть на экране. Перед больным он спокоен, убедителен, если и позволяет себе улыбнуться, то это улыбка спасителя, медицин­ского бога, который спустился с небес, чтобы излечить страдающих.

Форман, самый здравомыслящий из всех помощников Хауса, в этих двух серях настолько пугается не смерти вообще, а мучительной смер­ти, что нарушает одну врачебную клятву за другой. Он делает укол коллеге инфицированной иглой, подвергая ее той же опасности, ко­торая грозит ему. Он выполняет указание Хауса вопреки распоряже­нию Кадди и делает попытку сделать биопсию мозга другого умершего больного. И это после того, что еще один его больной чуть не умер, потому что Форман, пытаясь облегчить страдания, ввел ему слишком много морфия.

доктор ХАУС:

Такого не бывает! Наш организм может сломаться и когда нам девяносто, и даже тогда, когда мы еще не родились, но это происходит всегда, и никакого чувства достоинства здесь быть не может. Мне без разницы, как вы ходите, смотрите, подтираете задницу.   Все  это  безобразно — всегда!   Можно  с  досто­инством жить,   но  нельзя  с  достоинством умереть. («Пилот»,   1-1)

Сколько раз люди повторяли старую истину, что хотели бы умереть во сне? Что хотели бы уйти быстро и без мучений? В нашем обществе больше говорят о том, чтобы облегчить боль умирающего, а не изба­вить его от боли, пока он жив.

Боль и смерть — две спутницы, которые ходят вместе. В серии «Один день, одна комната» (3-12) третьего сезона Кэмерон лечит бездомно­го, желающего умереть в агонии, поскольку он уверен, что если смерть будет мучительной, значит, и жизнь его прошла не впустую. Многие считают, что боль имеет определенный смысл. Уилсон часто говорит Хаусу, что боль может быть хорошим признаком, она может означать, что происходит регенерация нервных окончаний. Но для Хауса это все равно боль, и неважно, о чем она свидетельствует.

Не бывает достойной смерти, красноречиво говорит Хаус в пилот­ной серии.

Это не означает, что он несерьезно относится к смерти или пред­смертным страданиям, не означает, что какой-то вид боли для него важнее другого, он имеет в виду, что все виды боли равны. Человек, у которого болит, — это человек, у которого болит, и все-таки, как мы видим, герои сериала «Доктор Хаус» продолжают рассуждать о том, что люди должны уходить из жизни с достоинством, не обращая при этом внимания на то, что Хаусу приходится терпеть боль.

По ходу сериала в тот или иной момент каждый врач подходит к то­му, чтобы подобно богу объявить больному о его праве на смерть или порассуждать о том, готов ли конкретный пациент умереть. Если ты уже одной ногой в могиле, ты получаешь право на инъекцию морфия, но ес­ли придется жить, испытывая боль, тебе придется с этим смириться.

Физиотерапия, акупунктура, хиропрактика, акупрессура, массаж, Психотерапия, подсоединение электродов к спине и пропускание тока По телу, чтобы купировать боль, даже облучение и введение стероидов Непосредственно в позвоночник... люди готовы пройти через все это, ¹¹ врачи подвергают их этому — вместо того, чтобы дать им одну ма­ленькую белую таблетку.

Без страдания нет избавления. Избавься от боли. Боль существует лишь в сознании. Это всего лишь страх покинуть оболочку. Живи пол­ной жизнью, сдавай кровь, играй в хоккей!

доктор ХАУС:

Ты можешь истово верить в духов, в потусторон­нюю жизнь, в рай и в ад, но когда дело доходит до земной жизни, не будь идиотом. Ты говоришь, что готов поверить в Бога, если это поможет тебе про­жить еще один день, но когда дело доходит до фи­нальной черты, я знаю, ты смотришь в обе стороны. («Если сделаешь, то будешь проклят», 1-5)

Буддист скажет «Жизнь — это страдания». Еврейская и христиан­ская вера отошлет нас к псалму 23, известному псалму Давида, кото­рый говорит, что только Бог может помочь нам пережить страдания. Ислам тоже рассматривает мирскую суету как испытание, через кото­рое все мы должны пройти. Тема страдания как искупления постоянно звучит в «Докторе Хаусе» и очень явно проявляется в земной жизни.

Само слово «боль» происходит от латинского роепа, оно означает боль, наказание или возмездие. Поэна была богиней возмездия в рим­ской мифологии, поэтому мысль о боли как о наказании или каре бо­гов, Бога или самой Вселенной присутствует практически в каждой культуре и глубоко укоренилась в нашем обществе. Хаус, понятное дело, отвергает понятие боли как искупления; он рассматривает его в здравых научных терминах: боль — это просто биологический процесс, указывающий на наличие патологии.

Люди во всем склонны искать смысл, поэтому полагают, что таковой есть и в боли. Неудивительно, что в религии боль рассматривают как кару за падение или как испытание, чтобы вернуть милость Всевыш­него. Если религия — опиум для народа, то понятно, что Хаус предпо­читает этот опиум в форме таблетки.

Забавно, но существует точка зрения, что Хаус является тем, что он есть, только благодаря своей боли. Красной нитью в сериале проходит мысль, что боль — одна из констант в жизни Хауса: боль с ним всег­да, боль будет с ним до конца его жизни. В промежутке между вторым и третьим сезонами показано, что курс лечения кетамином оказался успешным, и боль отпустила Хауса. И тут же все были поражены из­менениями, которые с ним произошли. Примечательно, что Кэмерон, которая пыталась обратить свой взгляд на Хауса как на предмет люб­ви, потеряла к нему всякий интерес, когда он избавился от боли.

КАДДИ: Ты  знаешь,   есть   и другие   способы облегчить   боль.

доктор ХАУС:

Какие, например? Смех? Медитация? Или кто-нибудь возьмется прочистить мою третью чакру? («Детоксикация», 1-11)

Когда Триттер, полицейский, который пытался привлечь Хауса к ответственности за употребление наркотиков, допрашивал Кэмерон, Формана и Чейза, они в один голос заявили, что никому не дано по­нять чужую боль. Но люди вообще, — включая Кэмерон, Формана и Чейза, — склонны с цинизмом относиться как к боли другого, так и к тому, насколько она сильна. Сколько раз команда Хауса говорила ему, что он принимает слишком много викодина, и сомневалась, так ли уж сильна боль, как он говорит?

Сколько раз герои сериала, глядя на ногу или на трость Хауса, участливо спрашивали «Болит?», а он в ответ отпускал одно из своих ядовитых замечаний? Похоже, даже Уилсон, его лучший друг и един­ственный человек, с которым Хаус позволяет себе быть откровенным, не в состоянии осознать, какую боль испытывает Хаус; он продолжает сомневаться, на самом ли деле тому нужны наркотики.

Хроническая боль и острая боль — не одно и то же. И когда у боль­ного с хронической болью случается приступ острой боли (также из­вестной как прорывающаяся боль, потому что она прорывается наружу на фоне лечения хронического больного и становится для него нестерпимой), тогда этот больной оказывается так же не готов к этому приступу, как и любой другой человек без хронической боли.

Хаус мог бы ввести себе морфий, чтобы полностью избавиться от боли. Он мог бы завести переносную капельницу и вводить морфий посредственно в кровь или в позвоночный канал. Но в таких условиях вряд ли он смог бы нормально существовать. Цель любой програм­мы помощи больным, страдающим от боли, — найти золотую середину в дозе анальгетика, определить, что «слишком много», а что «недоста­точно». Тогда бы Уилсон не нашел Хауса валяющимся без сознания на полу в серии «Веселенькое Рождество» (3-10): ему не удалось раз­добыть викодин на работе, он обнаружил заначку только у себя дома и накачался по полной программе.

доктор ХАУС:

Не  волнуйтесь,   потому  что   с  большинством  ваших проблем  справится  и мартышка,   дав  вам  бутылку мотрина.  Кстати,   если  вы и  дальше   будете  меня доставать,   смотрите:   стоит  мне  руку  протянуть. Это  викодин.   Он  мой.   С  вами  не  поделюсь.   Нет,   я не  участвую  в   программе  помощи  больным,   страдаю­щим  от  боли,   я   страдаю  от  боли  сам.   Кто  знает, может,   я  не  прав.   Может,   я  слишком накачался, чтобы  ясно  выражаться. («Бритва  Оккама»,   1-3)

Обычно после приема викодина Хаус кажется чуть-чуть более счастливым. Нам остается только гадать: прошла ли у него боль в но­ге? Случайно ли то, что он хуже соображает, если не может достать викодин? Может быть, в этом отчасти виновата интоксикация, хотя совершенно понятно, что боль тоже вносит свою лепту. Даже Кадди, его начальница, в одном из эпизодов третьего сезона выписывает ему рецепт на викодин, аргументируя это тем, что он лучше работает, если принимает его.

Боль становится центром вселенной Хауса. Она загоняет его в ло­вушку. Она занимает все его мысли. Забудьте о том, что викодин мо­жет слегка затуманивать мозги. Попытайтесь-ка сами думать, когда боль пронизывает все ваши суставы. Попытайтесь думать, в то время как по вашему позвоночнику колотят молотками, а в ногу вонзаются раскаленные иглы. Попытайтесь не спать несколько ночей, потому что от нестерпимой боли просыпаетесь каждые полчаса. Поражает отношение Уилсона к состоянию друга. Он с готовностью идет на нарушение закона и делает самокрутки с марихуаной для сво­их пациентов, а Хаусу постоянно пытается внушить, что его боль но­сит психогенный характер и поэтому викодин ему не нужен. Может, и правда Хаус смог бы жить, не принимая наркотики, но нет сомнения в том, что его боль абсолютно реальна, и кажется странным, что Уил-сон, который делает все, что в его силах, дабы облегчить страдания по­сторонних людей, отказывает в этом Хаусу. Более того, он хочет, чтобы Хаус смиренно принял боль, которая превратила бы его в другого че­ловека — лучше, чем он есть. Чувствуете, на что похоже? Боль как путь к изменению? Боль как искупление?

В третьем сезоне мы видели, как ногу Хаусу на какое-то время подлечили, но у него появились мышечные судороги, которые стали предвестниками возвращения боли. Без викодина боль усиливалась, и чем сильнее была боль, тем труднее было работать, пока он не ис­пытал выброса эндорфинов после пробежки. Тогда-то ему и пришло в голову начать лечение, в отношении которого у него были сомнения, но инстинкт подсказывал, что он прав. Вряд ли является совпадением то, что правильный ответ пришел к нему тогда, когда он испытал так называемый «кайф бегуна»; он сознат