Ключи от забытых дверей. Терапевтические сказки.

страх

В смешении любви и безверия рождается . И если задаваться вопросом, како­го он , то многие художники опреде­ляют его как лиловый. Производное крас­ной и синей красок, символизирующих стихии огня и воды, он своей противоре­чивостью порождает трагедию несовмес­тимости, когда под тонким покровом ве­черней синевы моря скрывается кровавая рана закатившегося солнца. Нет покоя в лиловом цвете. И хотя притягивает взор его изысканность, но в тревоге бьется сердце, тоской наполняется грудь, когда он входит в душу сумрачным гостем. На­верное, не у всех так происходит, но, по крайней мере, у дона Диего Антонио Мур-сио было именно так. Он с самого появле­ния на свет впитал в себя траурные краски лиловых ирисов, и они обрекли его жизнь любви без веры, стремлению без надеж­ды, отваге обреченности, вечному страху без утоления.

Если рассказывать его историю, то не­льзя обойтись без упоминания его пред­ков. В памяти их современников они остались пылкими идальго, служившими десятка лет. Закончив портрет Вероники, Диего оставил семью и переехал жить в столицу. При дворе с радостью приняли его реше­ние, хотя и удивились переменам, происходившим с идальго. Пылкий художник, ценитель красоты, он бежал теперь прочь от признанных красавиц. Всю силу своих чувств он стал расточать
дурнушкам и малоинтересным делам. И верно, его увлечения име­ли власть волшебства. Вместе с художественным талантом они превращали тех, кому он служил, в прелестнейшие создания. На зависть своим, прежде недоступным подругам, они становились много интересней и очаровательней. Трудно объяснить, какую гармонию находил и выявлял в них дон Диего, но в сочетании с нарядами он создал новые идеалы совершенства. Причем интерес­но, что он не прятал недостатки, но строил на них иное сочетание форм. И длинный нос вдруг превращался в изящный клювик рай­ской птички, большой рот — в бутон распустившейся розы, излиш­не длинная, худая шея становилась лозой, по которой струились каштановые волосы потоками виноградных гроздьев. Нет безобра­зия ни в природе, ни в человеке, и выразительность дает каждому неповторимый облик своей красоты, считал Диего. Но печально кончались эти встречи и превращения. Как только новая красави­ца украшала двор, забыв о своем несовершенстве, художник остав­лял ее и искал следующую, кому он мог посвятить свое . Слухи о его похождениях будоражили страну и, конечно, болью отзывались в его покинутой , и прежде всего в его подраста­ющей дочери. Каждый день рождения Вероники неведомый всад­ник в маске останавливал коня у ее дома и передавал ей букет ли­ловых ирисов. Веселый праздник прерывался, и недоумевающие гости не могли понять, почему на глазах юной красавицы сверка­ют слезы. Впрочем, шумной толпе кавалеров, наполнявшей покои Вероники, многое казалось необъяснимым, и в первую очередь характер юной хозяйки. В ней словно жило два человека. Один — нежная, робкая, неуверенная мечтательница, и первая часть ее имени как нельзя больше соответствовала ей: Вера. Второй — рез­кая, быстрая, воинственная амазонка, непреклонная в своих реше­ниях Ника, одерживающая победы всюду, где появлялась. Первая, потупив взор, встречала очередного жениха и с трудом справлялась с заиканием, пленяла своей слабостью  и беззащитностью. Претендент на ее руку трепетал от сладких предчувствий, угадывая страх Веры почему-то быть отвергнутой. Но как только привязанность касалась их сердец, происходило невероятное. На месте Веры вдруг являлась Ника. Она холодно выслушивала признания молодых людей, тре­бовала от них отваги, подвигов, отталкивала от себя и прогоняла из дома... Одним из условий ее благосклонности было доставить ей цветы из заброшенного замка. Многие с готовностью отправ­лялись за ними, но никто не имел успеха. Цветы сторожил неве­домый кавалер в маске и, обнажая деревянную шпагу, вызывал на дуэль каждого, кто посягал на заветные ирисы. Самым унизитель­ным оказывалось то, что сторож калечил искателям кончики но­сов. Следы от удара оставались на носу в виде багрово-лилового си­няка, уродующего лицо и не проходившего ни от каких снадобий в течение целого года. Таким образом, число женихов Вероники за­метно сокращалось. Но она не грустила об этом; единственное, что ее печалило, — это отсутствие отца, который оставил ей в наследс­тво страх и неуверенность в жизни. Под их тяжестью склонялась душа Веры, и в ярости пыталась их вырвать из сердца гордая Ника. О, как часто дочь дона Диего садилась на коня и отправлялась в
столицу, чтобы сквозь окна взглянуть на своего отца и пролить горькие слезы одиночества и отверженности, которым не находи­ла причин! Впрочем, слухи о доне Диего и его связях подсказывали ей догадку: он бежал от ее красоты, — и тогда Вероника кляла свою внешность и судьбу, вовлекшую ее в ловушку. Воистину, она не мог­ла построить свою жизнь, не разрешив своих отношений с отцом. Но вот страдания Вероники словно были услышаны небесами, и у нее появилась надежда сделать выбор. В дом ее вошел Луис де Компастелло. Он не старался произвести впечатления на девушку, но был прост и искренен в своих чувствах. Однако чем-то неулови­мым он напоминал Веронике отца. Тоже стремление к творчеству, изысканный вкус, пылкость характера. Рисковать его благополучи­ем девушка боялась, но и отменять условие добыть цветы не жела­ла. Кто-то из разумных советчиков направил ее к старому вельмо­же, который объявился при дворе и предсказывал судьбу самому королю. Смутные слухи связывали его с родней дона Диего и приписывали ему более чем столетний возраст. Его зва­ли сеньор Гонзалес. Старый гадатель внимательно выслушал Веронику и сказал, что охотно сопроводил бы  дона Луиса в путешествие за ирисами и даже готов рискнуть своим носом при необходимости. Доверяясь старику, она обратилась к своему избраннику с предложением о цветах. Дон Луис тотчас со­гласился и отправился в путь вместе с Гонзалесом. У заброшенного замка их встретил кавалер в маске.

—   Зачем ты пришел сюда, старик? — спросил он Гонзалеса. —
Не ты ли отдал мне ключи и убедил меня, что я хранитель?

—Да, это так! Но я пришел сюда, чтобы предложить тебе выкуп
за букет цветов!

—Ты хочешь устроить судьбу этого юнца, что прячется у тебя за
спиной? — вопросил сторож.

—Я сказал, что я хочу, а он скажет, чего он хочет, когда придет
его черед, — молвил Гонзалес.

—Итак, что за выкуп?

—Поцелуй самой прекрасной в стране сеньориты, который осво­бодит тебя и весь твой род от проклятия ! — сказал старик.

—Но ведь ты сам произнес его, — возразил кавалер.

—Я жду ответа!

Сторож застонал и прижал руку к груди:

—Согласен!

—Принеси портрет дочери, — приказал старик.

Сторож повиновался. Через несколько минут изображение Ве­роники было брошено в зеркальный пруд, и из него легким облач­ком встала хрупкая девичья фигурка.

—Подойди к ней и коснись губами! — повелел Гонзалес.

—Но это же моя смерть! — шепнул сторож.

—Иди с Верой!

Сторож шагнул в пруд и протянул руку. Всего лишь одно, едва заметное прикосновение, но раздался звон битого стекла, и сто­рож вместе с призрачной девой провалился вглубь, а поверхность пруда вновь сомкнулась, словно и не раскрывалась. В зеркале отра­зилась фигура стража. Маска слетела с него. Под ней, искаженное страданием, явилось лицо дона Диего.

—   Бери цветы! — обратился к Луису его странный спутник, но

тот покачал головой.

— У меня не поднимается рука.

                         — Тогда делай что хочешь. Я свое обязательство

                      выполнил.