Клиент-центрированная психотерапия. Теория, практика и применение
Год издания: | 2007 |
Издательство: | Институт психотерапии |
Тип обложки: | Твердая |
Размер: | 0x0 x0 мм |
Вес: | 540 г |
Количество страниц: | 560 |
- Описание
- Отрывок
Эта книга о страдании и надежде, о беспокойстве и удачах, которыми наполнена комната любого терапевта, об уникальном отношении между терапевтом и клиентом. Это книга о том неповторимом личном опыте, который каждый выносит из этих отношений. Она о людях, которые отчаянно сражаются за то, чтобы стать собой, и так же отчаянно боятся этого. Это книга о том, как терапевт, находясь рядом с клиентом, смотрит на него и сопереживает его мучительной борьбе, настолько, насколько он это умею. Эта книга о жизни и о том, как живо и ярко она отражается в терапевтическом процессе.
.
Ребенок может сидеть молча. Если терапевт глубоко убежден, что терапевтический час принадлежит ребенку, то не почувствует желания побудить его играть или разговаривать. Как правило, «молчаливый» случай являет собой одну из наиболее смущающих проблем. приходит и садится, и так продолжается каждый раз. Терапевт говорит ему, что он может играть с любой из игрушек по своему желанию или говорить о чем угодно, или может просто сидеть весь свой час. Полное молчание может продлиться один час, а может и двадцать. При этом может не быть ни сколь-нибудь очевидного катарсиса, ни отражения чувств, ни вербализованных инсайтов, ни самоанализа, — короче говоря, ни одного из феноменов, обычно считающихся характерными для психотерапевтического процесса. Тем не менее, не так уж редко эти случаи признаются успешными на основании того, что взрослые, которые общаются с ребенком, рассказывают об его изменившемся поведении. Рассмотрим примеры.
Четырнадцатилетнего направили на терапию в связи с тем, что он подстерегал и грабил младших детей, мог ударить незнакомого взрослого человека без видимого повода, расписывал заборы, плохо учился в школе, мучил и вешал кошек. Он решительно отказался разговаривать о чем-либо с терапевтом и большее время из своих пятнадцати еженедельных сессий проводил молча, читая комиксы, методично исследуя ящики в шкафу и в столе, поднимая и опуская шторы на окнах, а также просто глядя в окно. Как-то раз в середине курса этих на первый взгляд бесполезных терапевтических сеансов его рассказал терапевту об одном весьма необычном для мальчика поступке, когда тот по собственной инициативе проявил великодушие, что произошло впервые за восемь лет его учебы в школе. По рассказу учителя, мальчик распечатал программки для вечеринки на катке, устраиваемой классом, на своем личном принтере и раздал их одноклассникам, хотя никто ему этого задания не давал. Как сказал , «это его первый социальный поступок». Впервые был отмечен интерес мальчика к учебе. «Теперь он по-настоящему стал одним из нас, — добавил . — Мы даже перестали его замечать». Другой ребенок, двенадцатилетнего возраста, был направлен на терапию за попытку изнасилования, а по причине плохой учебы ему даже пришлось прекратить посещение своего класса и начать курс индивидуального обучения под руководством корректирующего педагога. Во время терапевтических сеансов он делал домашнюю работу по орфографии или рассказывал последний из увиденных фильмов. Как-то раз он принес колоду карт и играл с терапевтом в «войну». Это был случай самого открытого контакта между ними. По окончании учебной четверти он вернулся в свой прежний класс, где о нем стали отзываться как об «успевающем ученике». Несколько месяцев спустя гуляя с другом по улице, он случайно встретил терапевта. Познакомив их друг с другом, мальчик сказал приятелю: «Тебе надо к ней ходить, ты ведь не умеешь читать. Она помогает тем, у кого неприятности».
Еще один случай. Тринадцатилетнему потребовалась терапия из-за случающихся с ним вспышек агрессии, на него также поступила жалоба о том, что он постоянно «мучает» девочку из своего класса. При знакомстве мальчик обнаружил, что терапевта зовут так же, как ту самую девочку. С тех пор он стал пренебрежительно обращаться к терапевту только по имени. Оставаясь высокомерным, он снисходил до игры с терапевтом в «крестики-нолики». Всегда начиная первым, он выигрывал почти каждую игру и с усмешкой записывал свою победу. Однако обычно во время сессий он просто сидел на подоконнике, спиной к терапевту, ведя счет разным моделям автомобилей, проезжавшим мимо. По прошествии каждого такого часа он швырял бумагу с записанными цифрами на стол к терапевту и гордо удалялся. После десяти подобных сессий терапевт сказал ему, что час остается в его распоряжении, но если он не хочет, то может больше не приходить. Его ответом было: «Что ты имеешь в виду? Больше не приходить? Я буду ходить сюда столько, сколько сам захочу!» После этого он пропустил две недели подряд, а по возвращении объявил: «У меня не было настроения приходить, вот почему меня не было». В конце четверти он тоже оказался в числе «успевающих учеников». Его учительница уже в нем души не чаяла, потому что он стал помогать и ей, и своим одноклассникам. Он даже оставался после школы, чтобы помочь сделать школьную газету. Свое повествование учительница закончила словами: «Он так изменился! Да что там говорить, не знаю, что бы я без него делала!»
Случаи, подобные этим, далеко не редки, хотя чаще они встречаются среди детей старше одиннадцати лет. Терапевту не удается уловить внутреннюю систему ценностей ребенка, поскольку она никак не проявляет себя. Что же терапевтического в этом опыте? Было бы сильной натяжкой сказать, что каждый раз период терапии случайно совпадал с периодом спонтанного улучшения. Этого объяснения явно недостаточно ввиду частоты подобных случаев. Тогда, возможно, справедлива следующая гипотеза. Если ребенок не допускает постороннего человека в свой внутренний мир, то терапевтический эффект можно объяснить тем, что терапевт принимает эту позицию ребенка и не делает попыток вмешательства. Может быть, достаточно почувствовать готовность терапевта по-настоящему уважительно относиться к его частной жизни. Зачастую это совершенно не похоже на то, как обычно обращаются с ним взрослые. Таким образом, терапевтическая ситуация предоставляет ему возможность испытать совершенно уникальный опыт: «Человек, находящийся здесь, позволяет мне не обращать на него внимания, и при этом считает, что это нормально. Его это не злит».
Чаще всего невозможно узнать, как ребенок реагирует на то, что терапевт принимает его молчание, однако иногда кое-что все же обнаруживается. Далее приводится пример из игрового сеанса с девятилетним мальчиком, который весь час молча занимался рисованием. Ближе к концу он спрашивает у терапевта, сколько времени.
Дик. Сколько времени у меня осталось?
Терапевт. Семь минут, Дик.
Дик. Я еще успею покачаться немного. (Садится в кресло-качалку, закрывает глаза и молча раскачивается.) А теперь сколько времени мне осталось?
Терапевт. Еще пять минут, Дик.
Дик. (С глубоким вздохом). Ах, еще целых пять моих минут!
Терапевт (с теплой интонацией). Еще целых пять твоих собственных минут, Дик?
Дик. Да! (Сказано весьма эмоционально. Молча качается весь остаток часа. Глаза закрыты, он явно наслаждается спокойствием.)
Терапевт. Хорошо просто посидеть и покачаться?
Дик кивает.
Терапевт. На сегодня время вышло, Дик.
Дик. Ладно. (Сразу же встает и идет к двери вместе с терапевтом. Они прощаются, и он выходит. Минутой позже он стучит в дверь.) Я подумал, что надо принести тебе чистой воды.
Терапевт. Ты хочешь помочь мне, Дик?
Дик. Да, хочу. (Приносит воду. Терапевт благодарит его, и он вприпрыжку убегает по коридору. Это был первый раз, когда он сам навел за собой порядок после рисования.)
В этом отрывке Дик открыто говорит о том, что у него есть время в терапии, которое он может по праву называть своим собственным. По-видимому, Дик воспринял готовность терапевта позволить ему молчать как возможность для психологического уединения, однако все же не в одиночестве. Неизвестно, справедливо ли это для других «молчаливых» сеансов. Опыты такого рода заставляют задуматься над вопросом: «Что лежит в сущности терапевтических взаимоотношений?» Очевидно одним из самых важных личностных качеств клиент-центрированного терапевта должна быть способность без смущения выносить ситуацию молчания. Терапевт, чувствующий себя отвергнутым, когда не изливает ему своих проблем, только усугубит тревожное состояние ребенка путем проявления собственной тревоги. Если терапевт не способен чувствовать себя в подобной ситуации комфортно, то лучше ему не практиковать с детьми старше десяти-одиннадцати лет.